—Отец Павел, 18 ноября в нашем календаре довольно печальная дата– 100-летие легализации абортов в РСФСР. Оглядывась назад, что вы видите? Можно ли сказать, что сейчас мы пожинаем плоды 100-летнего решения?
-XX век стал одной большой мировой социально-экспериментальной площадкой. Менялись социальные, экономические, семейные уклады. Целые народы перемалывались в этой мясорубке, не говоря уж о семьях и отдельных личностях. Индустриальное продвижение достигалось ценой великих трагедий и человеческих жертв. Можно гордиться достижениями технологического прогресса, но то, что человек сделал по отношению к самому себе, к своей природе и к своему потомству, ужасает.
Умы людей, в том числе высоконаучные умы — будоражила идея о сверхчеловестве, о превосходстве одной человеческой породы над другой, о том, что “некачественными” людьми можно и нужно жертвовать. Кстати, именно в тридцатые годы зародилась концепция “желанных” и “нежеланных” детей, которая поднялась на флаги сексуальной революции и проабортного и контрацептивного лобби семидесятых. Все то, что пришло в западный мир в это время, было апробировано в молодом социалистическом государстве уже в двадцатые. Именно РСФСР в 1920 первым из государств легализовала аборты. Конечно, оправдывалось это снисхождением к женщине, “освободившейся от уз традиционного брака” и как следствие – от ответственности мужчины за зачатого им ребенка. Голодные послевоенные и послереволюционные годы с разгулом насилия, беспризорщины и новой морали тоже не способствовали деторождению. Как итог мы имеем пять поколений наших предков, сжившихся с идеей аборта как средством планирования семьи и снятием ответственности с мужчин в деле принятия репродуктивных решений и вопросах воспитания детей.
Сегодня мы так много и так сосредоточенно твердим, что мы против насилия, но при этом и в своём коллективном выборе и в выборе частном совершенно не задумываемся над насилием над нерождёнными младенцами и не противимся ему. Подвергаем насилию самых уязвимых и самых родных… Мы живём в какой-то странной шизофренической реальности, живём с раздробленным сознанием. С одной стороны, мы говорим о святости материнства, о красоте супружества, о том, что дети – “это святое”, и одновременно мы допускаем измены, разводы, аборты, продажу эмбрионов.
Поэтому, возвращаясь к разговору о современных плодах прошлого, что может быть доброго, продуктивного и созидательного во лжи, которая транслируется из поколения в поколение? Мы — залгавшиеся люди, и наша жизнь — коллектиная психотравма.
Сознание вытесняет всё самое неприятное – вопросы, которые мы не хотим задавать себе. Христианин эти вопросы ставит на исповеди. Благодаря этому волевому акту, посредством благодати Святого Духа, которую, глядя на плоды покаяния, дарует Господь, человек исцеляется и преображается. Господь исцеляет эту рану и открывает перед ним новые перспективы. Когда этого не происходит, мы не в состоянии осознать масштабов разрушительных плодов легализации абортов, к которой 100 лет назад РСФСР прибег первым из стран мира.
—Коллективное бессознательное, о котором Вы упомянули, конкретным человеком всегда относится на чужой счёт. Мы не в ответе за ошибки общества – только за свои личные – это мнение представляется мне наиболее распространённым. Поговорим о частностях. Как в жизни конкретной семьи или конкретной женщины преломляются последствия её репродуктивного выбора? Вы как священник, наблюдая жизнь людей разных поколений, можете сделать какие-то выводы? “Работа над ошибками” исцеляет сердце и жизнь? И что происходит в жизни тех, кто не хочет называть грех грехом?
-Во второй заповеди Господь четко указывает, что грех, совершенный родителями, может сказываться на детях до третьего и четвертого поколения. Мы видим, что многие греховные приемы построения жизни наследуются детьми и разрушают их семьи. Но есть и надежда, ведь в той же заповеди говорится о благословении до тысячного поколения детей тех родителей, которые любят Бога и стремятся исполнять Его заповеди. Так что все с Божьей помощью исправимо.
У меня есть друг — священник Андрей Пинчук, руководитель отдела по делам семьи Днепропетровской епархии. Он усыновил 9 детей , с матушкой они хотят создать пространство любви для брошеных детей. Эти дети, которых он берёт в пространство своей семьи, несут на себе печать невообразимых последствий социального насилия. С такими жизненными историями никто не хочет иметь дело…. . Я спросил его: “Как вы на это смотрите? Ведь это риск, который может угрожать целостности вашей семьи, вашим единокровным детям?”. Он ответил просто: “Любовь всё врачует”.
Любовь врачует самые ужасные последствия человеческого выбора. Мне трудно говорить о тех, кто не считает аборт убийством, кто не испытывает потребности в раскаянии этого греха, потому что в Церкви таких людей нет. А для людей, которые вне Церкви, которые не осознают глубину проблемы, слово священника не имеет большого значения. Люди ожесточены, в таком состоянии находился и Адам после грехопадения. Состояние “ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу” делает невозможным диалог.
Есть примеры, когда семьи проходят через очень сложные испытания и, имея силу любви (я имею в виду любовь как труд, как осознание ценности супружеского союза, дара новой жизни), преодолевают очень большие сложности. Это связано с непростым выбором, перед которым стоит семья. Например, когда у пары диагностируют врождённую патологию зачатого младенца, когда есть угроза смерти матери и есть огромное чувство любви к ребёнку от того момента, когда супруги узнают о беременности. Мы говорим о полноте отношений, полноте счастья супружества и взаимной любви, готовности принять новую жизнь. И здесь такая разрушительная новость входит в их жизнь… И люди поступают по-разному. Есть примеры, когда родители готовы идти до конца и дать возможность своему ребёнку родиться и прожить ровно столько, сколько Господь ему отводит. Это выбор верующих. Такой выбор в глазах людей нерелигиозных, индиффрерентно или отрицательно относящихся к Церкви, — это выбор сумасшедших: “Эти “умалишённые” продлевают страдания себе и ребёнку”…
Не все готовы пройти этот путь, и, останавливая жизнь в себе при помощи медицинского вмешательсвта, этой паре остаётся труд любви и покаяния.
И та и другая ситуации связаны с очень большими переживаниями. Есть такой очень странный парадокс: человек становится человечнее, приобретя опыт страданий. Это горькое лекарство. Я сечас обобщаю опыт людей которые мне доверили возможность пастырского присутствия в их жизни. Поэтому надо ориентироваться на то, что любовь – это сила, которая даёт возможность идти наперекор обстоятельствам, мнениям. И именно любовь делает человека свободным. Я много думаю над этим, и мне кажется, что любовь — это категория свободы внутренного бытия, а не внешней среды. Потому что те формулировки свободы, которые сейчас в тренде и которые в том или ином виде хоят воплотить в нашем обществе, приносят горькие плоды.
—Бывают ситуации, и они нередки, когда пара решилась на рождение особенного ребёнка, но в процессе его выхаживания, воспитания отец не выдерживает всех тягот, которые обрушились на семью, и мать остаётся один на один со всеми трудностями. Труно оставаться( одной со здоровыми детьми, но ещё тяжелее, когда на тебе лежит ещё и ежемитнутная ответственность за ребёнка больного. Мы видим примеры, об этом много пишут, снимают фильмы, что ситуация выправляется. Эти женщины, пройдя через горнило страданий, преодолевают множество трудностей и даже создают фонды, помогая другим. Бог поругаем не бывает… Из своей частной пастырской практики вы можете привести такие жизнеутверждающие примеры? И много ли их на самом деле, или всё гораздо трагичнее?
В своей приходской жизни мы не раз соприкасались с ассоциацией родителей, которые воспитывают детей с аутизмом. Мы совершали Божественные литургии, куда приходили родители с особенными детьми. Говоря об этом, надо понимать, что смысловое средоточие жизни Церкви заключается не в социальном служение, но оно — одна из граней любви, которая проявляется в возможности быть христианином, а не казаться им. Но главное для нас — это литургическая жизнь. Но, к сожалению, оно мало востребовано людьми. Значимость и первостепенность этого воспринимает только семья воцерковлённая. В любом храме вы можете встретить родителей с особенными детьми. И я считаю, что несмотря на все злые языки, Церковь-это пространство безусловной эмпатии и принятия. При всех историях о грубости и непонимании, с которыми сталкивается человек, иногда приходящий в храм, это простанство эмпатии и принятия. И люди воцерковлённые это понимают. Ведь в храм сегодня в основном идут люди сокрушённые и смирённые: не сами себя смирившие, а смирённые обстоятельствами жизни. И этот опыт страдания смягчает многих, и в этом пространстве Христовой Церкви оккумулируются эти надломенные души – те, кто понимает, что реальность стабильного, безупречного и безболезненного бытия может мгновенно покачнуться, и ты можешь оказаться в подвешенной ситуации…
Да, действительно, не к чести наших мужчин надо сказать, что ситуации, когда мужчины бросают свои семьи, не редки. Надо понимать, что именно в этот момент он перестаёт быть мужчиной. Помните классический вопрос из анекдотов про выпивших мужиков: “Ты меня уважаешь?”. Это вопрос, прежде всего адресованный себе самому, это комичная попытка вернуть самоуважение. Но его уже не может быть. Отказ от своей ответственности и долга делает нас уязвимыми и в глазах общества и никчемными в собственных глазах. В армии мужчина усваивает, что все тяготы службы он обязан переносить стойко. А в гражданской жизни пространство твоего служения, твоё ристалище и твой Эдем — это твоя семья…
Но как священник я вижу многих женщин, оставленных своими мужьями, и в том числе среди наших прихожан. И не только в ситуации, когда в семье вспитывается больной ребёнок… Эта ситуация для женщины-период очень острой боли, переживания из-за того, что она отвергнута. Но женщины очень быстро восстанавливаются. У них есть врождённый стержень ответственности за жизнь — свою и своих детей. Чувство собственного достоинства позволяет им сравнительно быстро выбраться из эмоциональной пропасти, в которую, конечно, проваливаются все: и верующие, и неверущие. Потому что женщина вверяет себя своему мужчине и полностью ему доверяет. У неё высокая степень самоотдачи и большая надежда на то, что это взаимно. Мужчины, действительно, часто об этом говорят, и женщина верит и доверяется. Но вдруг человек, которого ты любишь, котрому вверяешь свою жизнь и жизнь детей, поступает совершенно противоположным образом. Конечно, это потрясает. Но если говорить о более отдалённой перспективе, то со временем оказывается, что эти мужчины страдают. Особенно это видно, когда ситуация напрямую связана с нарушением заповеди, когда эмоциональная усталость, желание новых ощущений приводит к измене. Но в итоге каждый пожинает то, что сеет. Сеющий в грех, пожинает распад и смерть. Бог поругаем не бывает. И последствия для мужчины — это вопрос времени. Ведь мы же наблюдаем эти семьи в какой-то ограниченный момент времени, когда происходит самая яркая фаза. Всем любопытно, люди наблюдают, им интересно знать, что будет дальше. Наша обыденность скучна, а здесь такое событие… А потом наше внимание переключается на что-то другое или на кого-то другого, а там начинается настоящая жизнь. И мы видим, что нравственные законы бытия очень хорошо корректирут всех, кто решил так, как будто их нет… Вопрос, связанный с оставлением семьи, в которой растут дети с ограниченными возможностями, очень сложный. Но можно точно сказать, что появление таких детей в той или иной семье, в пространстве взаимоотношений мужчины и женщины, показывает, что эти взрослые порой сами оказываются с гораздо более ограниченными возможностями, чем их дети. Возвращаясь к ассоциации родителей детей с аутизмом, я только приветствую создание сообществ такого толка. Очень важно видеть и понимать, что ты не один. Потому что всё-таки все мы очень зависим от социального одобрения. Нам всем очень нужна поддержка. Когда мы говорим о христианской общине, то христиане призваны помогать всем, кто находится в ситуации кризиса, чтобы человек не отчаивался, находил силы в себе жить. На самом деле человеку в тяжёлой ситуации нужны простые вещи: поддержка, понимание, одобрение.
—Говоря о легализации абортов, нельзя не вспомнить о ситуации в Польше: новой поправке в законодательство и острой реакции общественности. Как бы вы прокомментировали происходящее?
-Здесь надо вспомнить, что попытка полного запрета абортов в Польше уже предпринималась, и тогда феминистеческий страйк тоже охватил всю Польшу. В то время я позвонил видной активистке международного Пролайф-движения Эве Ковалевской. Я попросил её прокомментировать ситуацию, и она ответила очень интересно. Она сказала, что это политическая инициатива. Есть политические партии радикального характера, которые поднимают тему запрета абортов, чтобы заручиться поддержкой определённой аудитории избирателей. Как правило, эта аудитория консервативная и возрастная. Я думаю сейчас, что эта ситуация может отбросить жизнезащитные позиции польского законодательства назад. Потому что используется слишком агрессивная методика воздействия на общественное сознание. У нас тоже есть сторонники такого образа действий. Но что посеешь, то и пожнёшь. Меня как священнослужителя, как христианина очень тревожит политическая заангажированность этих инициатив. Потому что одна попытка была предпринята, и она встретила организованное и очень серьёзное противодействие. И вот она предпринимается вновь. Нет диалога. Нужна серьёзная постановка вопроса, как и в нашем обществе.
На данный момент в Беларуси не существует этого диалога. Предложение пересмотреть проабортное законодательство всячески транслируется Церковью, но все наши попытки поговорить с Министерством здравооохранения упираются во встречный впрос: “Вы что, хотите увеличения числа криминальных абортов?!” Мы повторяем на разных уровнях церковного управления одни и те же библейские цитаты, а в ответ слышим одни и те же аргументы. Мне легко это проследить, поскольку я много раз был участником телевизионных дискуссий, участвовал в круглых столах. Но все это выглядело как воз и ныне там. При том, что в обществе есть декларирование профамилистической, просемейной позиции, много говорится о демографии, и это сформулировано в государственных программах. Есть даже различного рода социально-экономические стимулы. Но мы видим, что нравственные, ценностные установки в сознании общества совершенно другие.
Возвращаясь к ситуации в Польше, хочу сказать, что в моих глазах она выглядит как политическая борьба. И если наше общество дорастёт до того, что примет закон, который Польша утвердила в 1993 году, если дорастёт до уровня сознания польского общества конца XX века, это будет огромная победа. Победа не кого-то над кем-то, а это будет свидетельство того, что наше общество жизнеспособно, в нём есть витальные силы, беларусы хотят выжить как нация.
—Если отойти от политического контекста и посмотреть на ситуацию более отстранённо, то она ужасает: улицы Польши заполнены протестующими молодыми женщинами, которые ратуют за то, чтобы им разрешили убивать собственных детей. Ведь они выходят не только против нынешней поправки в законодательство, а против закона о запрете абортов вообще. Они против того, чтобы общество назвало зачатых детей детьми. То есть статус маленького человека зависит от желания большого человека. Если зачатый младенец желанный, его относят к детям. Если нет – он часть биологического материала. Это абсурд…
-Да, это аберрация сознания. Но это и есть следствие определённых мировоззренческих идеологем, которые заложены в фундамент Европейского Союза. Это селективный подход. Это в общем-то неомальтузианство, которое имеет большое количество сторонников. У этой философской концепции есть свои идеологи в ООН. Оно связано в том числе с идеей спасения Земли от экологической катастрофы. Основные пункты этой теории — неконтролируемый вброс углеводорода в атмосферу и, соответственно, изменение климата – всё это как следствие небывалого роста человеческого вида. Таким образом, чтобы предотвратить эту катастрофу, необходимо контролировать рост человеческой популяции. Это пункт номер 1. Затем идут размышления об использовании возобновляемых источников энергии для обеспечения жизни общества. Но главный пункт — это жёсткие установки на селекцию человеческого рода как самого агрессивного биологического вида на планете. Самое интересное, что сам Томас Мальтус, являясь священником, усматривал способ избежать перенаселения в добровольном воздержании от зачатия. Вопрос об абортировании, убийстве младенцев не ставился. Но любая идея подвержена развитию и извращению. Люди сегодня мыслят таким образом. К сожалению, таким образом мыслит и часть нашей паствы. Порой мы как священники, погружаясь в более доверительные отношения с прихожанами, начинаем общаться ближе, поднимаем острые темы социального, политического характера, и в таких разговорах видим, чем дышит община. Например, недавно у нас на приходе возникла полемика по поводу Основ социальной концепции РПЦ. Кто-то высказался о том, что в современном мире это бессодержательный документ, что нужно мыслить по-другому. В ответ на это я спросил: «А вы знакомы с этим документом?» — «Частично»…
Тогда я ответил, что, если бы хотя бы частично Основы социальной концепции РПЦ были восприняты православными христианами как руководство жизни, ситуация в частной и общественной жизни очень изменилась бы.
В этой связи я вижу, что многие вещи не осмысливаются, а манипулятивным путём вкладываются в сознание. И опять же возвращаясь к выступления в Польше, я думаю, что они носят антиклерикальный пафос. Костёл оказывает большое влияние на общественно-политическую жизнь в Польше. Поэтому в некотором смысле это протест «прогресса» против традиций консерватизма.
—Недавно мы отпраздновали Дзяды, вспоминали наших усопших предков. Ваша супруга в своих выступлениях в СМИ часто говорит о роде, о необходимости знать его историю и не повторять ошибок. Это связано с тем, что наши действия сказываются на судьбах будущих поколений. Можно ли как-то увязать это с тем, что многие пожилые женщины, которые очень ждут внуков, не могут их дождаться просто потому, что в своё время прервали жизнь нерождённого ребёнка?
— Это только одна сторона. Но есть бабушки, которые не могут дождаться внуков, потому что когда-то они оказали определяющее влияние на то, чтобы их дочери сделали аборт и прошли через тот же горький опыт, через который они сами прошли в молодости: «Я сделала –и ты сделаешь, ничего страшного. Подумай, как мы будем растить, поднимать»… Да, мы связаны родовыми узами, но, кроме того, по слову апостола, мы все находимся под грехом (Гал.3:22). Во всём мире люди живут с печатью родовой травмы, уходящей корнями в грехопадение прародителей Адама и Евы. Суммируются поколенческие процессы ошибок, достоинств, недостатков. Я могу предполагать, что в каком-то нравственном смысле каждое рождающееся поколение, каждый человек, проживая свою жизнь, может, оказавшись перед сценарием прошлого поколения, переиграть его, сделав другой выбор. Вот для этого как раз очень важно знать историю своего рода. Понимать, какие сюрпризы она в себе таит, осознавать связь с предыдущими поколениями. Мы не сами по себе, мы тесно связаны с теми, о ком уже даже не знаем. И тем не менее генетическая связь нерасторжима. И глядя хотя бы в обозримое прошлое, можно, вдруг оказавшись перед сходной ситуацией, попробовать поступить иначе. Человек соучаствует по дару Божиему в творении новых разумных существ. Это величайший дар. Опускать этот дар до уровня «а не пора ли нам завести домашнего питомца?» очень опрометчиво. Бабушки, отказавшись от внуков, получили, что хотели: комфортную жизнь для себя. Нередко угнетение дочерей и тотальной давление, оказанное при репродуктивном выборе, связано именно с тем, что люди не хотят менять свою жизнь. В это время в сознании не возникает никакой философии жизни. Просто так удобно и хорошо. Затем они страдают. Кто-то кается и приходит в Церковь, а кто-то ожесточается, становится злобным, злословящим. Жизнь вокруг нас свидетельствует об этом.
Люди отказываются от рождения ребёнка, потому что для них так будет некомфортно. Но и в войну дети рождались. И случается, что родители, которые долгие годы не могли зачать, вдруг зачинают в пору войн или катаклизмов, но уже не сомневаются, что это дар, ниспосланный свыше. Наверное, в острых ситуациях Божий промысел более очевиден… Когда ты ежедневно стоишь на грани жизни и смерти, то больше уповаешь на Бога и больше ему доверяешь.
-Я думаю, что Господь наш прежде всего совершил Божественный кеносис, вместив себя в пространство тварного мира, став подобным человеку во всём, кроме греха. Он воспринял нашу жизнь в её несовершенном состоянии и принял нашу смертность. Я знаю множество свидетельств того, как действует Господь в таких ситуациях. Об этом говорит псалмопевец: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня» (Пс.22). Я думаю, так или иначе многие люди в этом мире испытывали переживание стоящего на краю пропасти. Господь действует, и такие примеры вдохновляют. Я думаю , что апелляция к военному времени, что люди рожали, несмотря на весь ужас ситуации, для современного человека непонятна. У нас и так с исторической памятью проблемы, и сейчас такие примеры не работают. «Это было раньше, а это сейчас, мне и так хорошо», -вот и все… Нет понимания… Но есть такая категория, как время, которое так или иначе меняет людей и их оценку внутренней и общественной жизни. Бог действует открыто и осязаемо там, где средоточие страдания, боли. Тогда человек обращается к Богу, просит Его о помощи, и он отзывается. А когда всё хорошо, к сожалению, Бог человеку не нужен, как бы болезненно не приходилось это осознавать. Поэтому для меня понуждение к молитве — это не просто обязанность как верующего человека, а потому что я призван ходить пред лицом Божиим и всегда помнить о Нём. Память о Боге понуждает не из страха молиться, а потому что я хочу ощущать Его присутствие в моей жизни. Потому что когда человек отворачивается от Бога, на его жизни это сказывается мгновенно. Особенно, когда отворачивается человек, который ощутил это присутствие. Угасают краски, исчезают запахи, всё становится блёклым. Христианин стремится быть в этом присутствии, он ищет. Сам поиск Бога в молитве, во взывании.
Там, где есть страдания, где есть тяжёлая травма, врачи собирают тело человека по частям. Господь также собирает душу разбитого, раздавленного человека. Он вдыхает в него новые сил Своим присутствием и Своей заботой. И, я думаю, в момент выбора, когда женщина решает, что делать с зачатым младенцем, Господь близок к ней. К ней и ко всем участникам этого процесса. Есть святоотеческие слова о том, что и в раю и во аде с одинаковой пристальностью следят за сердцем человека, в какую сторону оно склонится. И этот серьёзный нравственный выбор, который человек совершает, он призван совершать как созданная по образу Божиему личность. Этот момент наибольшего резонирования с Божественным присутствием.
Беседовала Анна ГАЛКОВСКАЯ
